Гершвин Рапсодия in blue

foto1Гершвин
Черты из биографии
источник: Kackad.com — американская интернет-газета на русском языке информирует своих читателей о политике, культуре, истории, спорте и местных проблемах.
весь материал здесь

Однажды шестилетний мальчик Яков, гуляя с родными по улице, услышал доносящуюся из музыкального автомата «Мелодию» Рубинштейна. Эта музыка перевернула душу ребёнка. Вскоре он узнал, что его родители бывали в одном городе с этим композитором, Антоном Рубинштейном, – в Санкт-Петербурге, в России, – и это придавало и музыке, и её автору в воображении Якова особое очарование… Позднее он завёл себе записную книжку, куда вклеивал вырезки с биографиями композиторов, концертными программками. Поместил он туда листок и об Антоне Рубинштейне.

Немногим известно, что гениальный американский композитор Джордж Гершвин при рождении был записан в метрическом свидетельстве с именем Яков. Его отец, Моисей Яковлевич ГершОвич, был родом из Могилёва.
Джордж же рос отпетым сорванцом, и уроки в школе не представляли для него никакого интереса. Гораздо веселее он проводил время на улице, развлекаясь с приятелями и даже иногда воруя – «для адреналина», как сказали бы сейчас, – какие-нибудь пустячные товары с лотков уличных продавцов. Он обожал кататься на роликовых коньках, и был в этом виде спорта чемпионом нескольких кварталов; блестяще играл в футбол и волейбол, стремительно бегал и целые дни мог посвящать дракам. Однако в его характере не было злобы – Джордж просто стремился доказать своё геройство, свою волю к победе. Его красивый нос, сломанный в детских потасовках, на всех фотографиях напоминает о тех горячих временах.
Когда Джорджу исполнилось пятнадцать лет, он бросил школу, изменил фамилию на ныне известную: Гершвин, – и вскоре под этим именем опубликовал первые сочинения.
Вскоре Джордж нашёл работу пианиста-аккомпаниатора в издательстве «Ремик & Сº». На прослушивании он немного волновался, но после того как исполнил пару известных мелодий, украсив их затейливыми гармониями и пассажами, его приняли безоговорочно. В его обязанности входило исполнение сочинений, ноты которых продавались в магазине издательства на 28-й авеню, и он играл с девяти часов утра до позднего вечера.
Песня была «товаром», требовавшим рекламы. Одним из её видов была деятельность плаггеров (от «plug» – реклама), то есть пианистов-популяризаторов. Плаггер имел немало обязанностей. Он должен был играть покупателям выбираемые ими песни, помогать подбирать репертуар для певцов и инструменталистов, быть посредником между певцом и издательством, а также напевать или насвистывать песни своей фирмы во всех людных местах: в городском транспорте, на улицах, в привокзальных залах ожидания – везде, где только можно.
Несмотря на ясно выраженную направленность тематики издательства, Джордж нередко играл в магазине и Баха, и Бетховена. Покупатели озадаченно замирали – и забывали, зачем пришли в магазин. А коллеги спрашивали Гершвина: «Зачем ты играешь это? Что тебе даст это старьё?» – и тот невозмутимо отвечал: «Я хочу писать популярную музыку, но для этого играю и изучаю Баха…».

Дебютное произведение Гершвина представляло собой подборку скетчей, песен и танцевальных номеров, а также «живых картин», где под музыку похвалялись своей красотой несколько хорошеньких девушек. Спешность и несерьёзность подготовки к премьере настораживали и беспокоили Джорджа, репетиций перед премьерой вообще не было, и в итоге первое театральное выступление композитора ознаменовалось провалом. Критика, появившаяся в газетах наутро, была уничтожающей. Через день, на втором представлении, один из ведущих актёров отказался выходить на сцену.
Большие изменения в карьере Гершвина наступили в 1922 году, когда в течение всего пяти дней он создал одноактную джазовую оперу «Голубой понедельник» по либретто знаменитого Бадди Де Силвы[1]. Обращение Гершвина к афро-американскому фольклору было подготовлено всеобщим интересом американцев к музыке представителей этой расы. Появлялось всё больше темнокожих артистов, и среди них – талантливый виртуоз-пианист Скотт Джоплин, который в 1903 году написал оперу в жанре рэгтайма «Почётный гость».
В «Голубом понедельнике» Гершвин сделал музыкальное открытие: в партии певцов он ввёл джазовый речитатив, чего раньше никто не делал.

В один из вечеров они вместе с Айрой Гершвиным отправились поужинать в своё любимое артистическое кафе на Бродвее. В лежавшей на столике газете Айра увидел статью, посвящённую американской музыке. Имя Гершвина упоминалось в ней рядом с именами Виктора Герберта и Ирвина Берлина. Однако не это заинтересовало старшего брата Джорджа: в статье было сказано, что Гершвин работает над джазовым фортепианным концертом…
Услышав это, Джордж вначале подумал, что журналист что-то напутал, но тут же вспомнил, как недавно Пол Вайтмен[3] говорил с ним по поводу концерта, и как сам он не придал значения этой идее. Растерявшись, он позвонил Вайтмену, – оказалось, что это именно он сообщил в газету о «планах» Гершвина написать концерт. Пол Вайтмен боялся конкуренции и заволновался, что с этой замечательной идеей кто-нибудь может опередить Джорджа.
Времени практически не оставалось, к тому же Гершвин вскоре должен был ехать на премьеру «Милого чертёнка». И всё же он решил согласиться. Вначале Джордж задумал создать небольшой блюз. Однако его охватило невероятное вдохновение. Ведь он уже давно размышлял о том, как джазовая культура была ограничена в сценическом плане: она «имела право» звучать только на второстепенных концертах, в ресторанах и так далее; джаз воспринимался только как танцевальная или фоновая музыка.
Времени на завершение работы не оказалось, и Гершвин решил, что будет импровизировать некоторые фрагменты прямо на концерте, во время премьерного исполнения.
Когда Джордж впервые показал новое сочинение друзьям и брату, его спросили: как оно будет называться? Он ответил: «Американская рапсодия». И тогда Айра предложил другое название. Накануне он посетил художественную выставку, где видел работы Вистлера[4] «Ноктюрн в голубом и зелёном». Услышав творение младшего брата, Айра промолвил: «А почему бы не назвать её “Рапсодией в блюзовых тонах”?».
Вам не кажется, что здесь возникла путаница? Так все — таки, голубая или блюзовая? Разве это одно и то же? Оторвемся, ненадолго, от увлекательного повествования жизненных перипетий композитора, чтобы провести небольшое расследование. Почему рапсодия “голубая”?
На самом деле “Голубая рапсодия” — неверное (ошибочное) название.

“Русское название данного произведения «Голубая рапсодия» возникло под влиянием первичного значения английского слова blue, которое обозначает не только «синий, голубой», но и «грустный, печальный»[1] (см. Буквализм). Поэтому и само слово блюз буквально обозначает «грустная мелодия», «тоска», «печаль».”
Под влиянием блюза возникло так называемое «блюзовое» направление в поэзии (Л. Хьюз, Дж. Керуак), литературе (Дж. Болдуин, С. Фицджеральд), театре (Ю. О’Нил, Т. Уильямс) и других видах искусства[10].
Подобно джазу, рок-н-роллу, хэви-металу, хип-хопу, регги, кантри и поп-музыке, блюз был обвинён в том, что он является «музыкой дьявола», и в подстрекательстве к насилию и прочему девиантному поведению[11]. В начале XX века слушать блюз считалось постыдным, тем более что белая аудитория начала слушать блюз лишь в течение 1920-х годов[12].
Как же звучал блюз на языке поэзии?
Для лирики Ленгстона Хьюза характерно сочетание разнообразных жанровых традиций негритянского песенного фольклора.
Стихи

http://www.uspoetry.ru/poem/255

ТРУБАЧ
Щеки негра…
Пляшет медная труба
И усталость –
Словно луны под глазами,
Словно тлеющая в памяти судьба раба
Оживает кораблями и кнутами…
Щеки негра…
Пляшет медная труба.
Капли пота
В волосах блестят примятых.
Этот блеск над черной кожей
Так похож он
На корону, где блестят
Агаты…
Мелодия
(пляшет медная труба) –
Так льется
С медом смешанное пламя,
И ритмы
(пляшет медная труба) –
Исступленье, позабытое страстями!
Страстями –
Как рвались они к луне!
А теперь – лишь рампы свет перед глазами…
Страстями –
Как рвались они к морям!
Стекла бара ему кажутся морями.
Щеки негра –
Пляшет медная труба.
Манишка
Жжет жемчужной белизной…
Негр не знает,
Где мелодия споткнется, оборвется, как судьба,
Душу ранив неожиданной иглой.
Но горе
Через медный зев плывет,
Смягчаясь
В золотые брызги нот.
Перевод В. Бетаки

И все-таки, рапсодия не только блюзовая, но и голубая. Дело в том, что буквализм в данном случае имеет двойной смысл. Не случайно, мы начали разговор с русских корней композитора. И хотя в русском языке у голубого цвета нет блюзовых звучаний, и русской душе ближе тоска зеленая, “Этюд в голубом” (1884г.) Джеймса Макнейла Уистлера поможет нам “услышать” краски.

http://www.art-drawing.ru/gallery/category/567-whistler-james-abbott-mcneill
Джеймс Эббот Макнил Уистлер (англ. James Abbot McNeill Whistler, 1834—1903) — англо-американский художник. Один из ключевых тоналистов — предшественников импрессионизма и символизма.
Тонализм (Tonalism) — направление в изобразительном искусстве США[en], появившееся в 1880-х годах и характеризующееся изображением пейзажей с доминирующим тоном воздушного пространства или тумана.
Ближе по тональности к нашей рапсодии “Ноктюрн в сером и золотом” 1883-84гг.

Интересно, что детство Джеймса тоже связано с Россией. Его отец, Джордж Вашингтон Уистлер, известный инженер-железнодорожник, в 1842 г. был приглашён для строительства дорог в Россию, он проектировал Николаевскую железную дорогу.
В 1855 году он уехал в Париж, где учился живописи у Шарля Глейра, испытал влияние Коро и Курбе, а также прерафаэлитов. Его произведения вызвали одобрение Курбе и Бодлера, но самый крупный художественный авторитет викторианской Англии, Джон Рёскин, продолжал вышучивать их в печати.
Уистлер подал на него в суд за клевету и выиграл процесс, однако судебные издержки сделали его банкротом.
В конце жизни Уистлер — один из «светских львов» лондонского общества, вращался в одном кругу с Оскаром Уайльдом и Обри Бердслеем. В оправдание своего искусства написал трактат «Изящное искусство создавать себе врагов» (1890).

Ключом к живописному эффекту полотна Уистлер считал его цветовую тональность, которую подолгу обдумывал заранее, старательно смешивая краски для достижения желаемого эффекта. Созвучия тонов, по его мнению, должны соответствовать ритмам линий. В поздних произведениях, особенно «ноктюрнах» с видами Лондона, Уистлер использует крайне разведённые, по-акварельному прозрачные краски, которые передают ощущение зыбкой подвижности атмосферной среды.

Через язык живописи нам становится понятным двойной смысл английского слова blue.

Уистлер “Ноктюрн в сером и золотом” 1883-84гг

В следующие четыре недели Гершвин готовил Рапсодию к премьере. Его квартира была завалена партитурными листами, на которых он оставлял немало чистых строчек – там, где намеревался импровизировать. Вместе с ним работали его коллеги. Едва Джордж заканчивал одну страницу, как её брал Фред Гоффе (известный аранжировщик оркестра Пола Вайтмена) и оркестровал музыку для джазового состава. Затем фрагменты Рапсодии попадали в руки самого Вайтмена, и он разучивал их со своим оркестром.
Стены Иоулиэн-холл никогда не видели столь разнообразной публики, как в тот день 12 февраля 1924 года. Поначалу публика заметно скучала. В зале становилось душно. Кто-то из слушателей даже собрался уходить… И в этот момент за рояль сел Джордж Гершвин. Дирижёр дал знак вступления, и композитор-пианист исполнил первые звуки Рапсодии, тут же сменившиеся необычным глиссандо кларнета.
Наутро, как водится, посыпались рецензии. На этот раз все они были полны восхвалений новому сочинению композитора, которое ставили даже выше «Весны священной» Стравинского и произведений Мийо и Шёнберга, тоже обращавшихся к джазовым ритмам. Писали также о гениальном мелодическом даре Гершвина, о его ритмической изобретательности, о прекрасной технике игры.

Проги и Бесс
Однажды ночью Джордж Гершвин не мог заснуть. Чтобы успокоиться, он взял роман Хейворда. И вдруг прочёл его на одном дыхании, забыв о необходимости хотя бы небольшого ночного отдыха. Наутро Гершвин написал Дюбосу Хэйворду письмо с просьбой о встрече, а через неделю они съехались в Нью-Джерси, где подолгу гуляли вдвоём по пляжу и разговаривали о «Порги и Бесс». Это произошло в 1926 году, и до начала 1930-х Гершвин не имел возможности заняться оперой так, как ему хотелось.
Весной 1932-го Гершвин возобновил контакты с Хэйвордом, но наладить творческую обстановку снова не удалось. Для работы требовалось, чтобы и писатель, и композитор жили в одном городе, а лучше всего – в одном доме, чтобы постоянно совещаться по сюжету. Однако Хейворд не желал покидать свой дом на юге США, а Джордж Гершвин по разным обстоятельствам никак не мог надолго уезжать из Нью-Йорка. Время шло, Джордж страшно нервничал, писал одно письмо за другим, и таким образом они несколько месяцев общались с писателем. Хэйворд присылал ему литературные тексты сцен, Айра Гершвин создавал стихотворные тексты для песен. Гершвин писал музыку, пока что, уделяя внимание, прежде всего центральным эпизодам.
Только летом 1934 года Джордж Гершвин смог уехать на юг, в Чарлстон, чтобы встретиться там с писателем.
Джордж и Гарри поселились в деревянном домике у моря на островке Фолли-Айленд, в десяти милях от Чарлстона. Композитору хотелось вжиться в быт бедного поселения, его простых жителей – ведь именно в таких условиях жили герои его будущей оперы.
В домике не было никакого комфорта, ночами налетали тучи комаров, а днём не давали покоя мухи.
Но Гершвин был счастлив. Он целыми днями ходил пешком, изучал остров, наслаждался морским воздухом, наблюдал за красотой морского побережья, любовался игрой волн… Но главное, что хотел понять Джордж Гершвин в убогой рыбацкой деревне – это жизнь её обитателей. Он говорил с рыбаками, и когда они начинали петь, вторил им. Особенно он любил слушать, как они исполняют спиричуэлсы. Когда рыбаки и их жёны напевали свои песни, Джордж вдруг перехватывал роль запевалы, и жители восторженно приветствовали его «соло». Они надолго запомнили удивительного американца, красивого, утончённого, и при этом доброго и общительного… С особым восхищением они вспоминали его манеру петь их мелодии.
В августе 1934 года Гершвин вернулся в Нью-Йорк и тотчас же погрузился в работу над оперой. Ему казалось, что он никогда не трудился так много, и верил, что эта опера станет его лучшим произведением.
Начались репетиции на сцене театра, однако исполнителей ролей Порги и Бесс найти не удавалось, хотя Гершвин прослушал к тому времени уже более сотни певцов. И вдруг появились Тод Данкэн[4] и Анни Браун…
Публика приняла новую оперу Гершвина с огромным подъёмом. Долго бушевали аплодисменты и возгласы «браво!» В Нью-Йорке премьера «Порги и Бесс» прошла 10 октября 1935 года на сцене Альвин-театра, и также имела сокрушительный, бесспорный успех.
Ну, а что же критики?
О, многие рецензии в прессе тех дней запестрели отрицательными эпитетами! Обвиняли Гершвина в вульгарном реализме, который губит красоту, упрекали в непонимании законов оперной драматургии, заклеймили даже эклектиком в музыке… Поддерживали Джорджа Гершвина лишь театроведы, восхищаясь драматическим и мелодическим даром автора «Порги и Бесс», да слушатели, принявшие новое произведение на «ура», тут же по окончании спектакля начав всюду напевать мотивы из оперы.

По-настоящему популярной в Европе «Порги и Бесс» стала только после того, как её показала американская негритянская труппа, совершавшая европейское турне в сезоне 1952—1953.

Секрет в том, что Гершвин был первым, кто позволил нам восхищаться неграми. То чувство внутренней свободы, которым обладают люди этой расы, невозможно сковать никакими цепями. Подлинный шедевр — колыбельная Клары — дает нам яркий портрет “свободной” рабыни. Свободной в своих чувствах. Язык оригинала передает особенности лексики негров — мягкое сокращение окончаний слов. Мягкие, блюзовые глиссандо в мелодии и мерное покачивание — “укачивание” гармонии создают иллюзию безмятежной идиллии, однако текст песни открывает нам двойное дно этой колыбельной. Лишь в нюансах текста мы открываем подлинный конфликт.

Текст песни «Колыбельная Клары» («Summertime»)
Summertime and the livin’ is easy,
Fish are jumpin’, and the cotton is high.
Oh your daddy’s rich, and your ma is good lookin’,
So hush, little baby, don’ yo’ cry.

One of these monin’s you goin’ to rise up singin’,
Then you’ll spread у о’ wings an’ you’ll take the sky.
But till that monin’, there’s a-nothin’ can harm you
With Daddy and Mammy standin’ by.
Перевод песни «Колыбельная Клары» («Summertime»)
Летняя пора, и жизнь стала легче,
Плещется рыба и вырос хлопок,
Твой папа богат, а мама отлично выглядит,
Так тише, малютка, не плачь.
Однажды утром ты поднимешься с песней
Ты расправишь крылья и полетишь в небо.
А до того утра, ничто не сможет навредить тебе,
Когда папа и мама рядом с тобой.
Так не плачь.

Запись опубликована в рубрике Новости, Шедевры классики. Добавьте в закладки постоянную ссылку.